Задача для человека

 Первая лекция в курсе для воспитателей школы «Ла Трачча»

Кальчинате (Бергамо), 5 февраля 2010 г.

 Мы беремся за непростую задачу. Текст, к работе над которым мы собираемся приступить, «Рискованное дело воспитания» , весьма непрост. Я намерен лишь кратко представить эту книгу, подчеркнув основные пункты, слова, которые, на мой взгляд, являются принципиальными для понимания того, как отец Джуссани предлагает подходить к вопросу воспитания. Сразу хочу предупредить: для того чтобы понять этот текст, особенно первую часть, где автор предлагает две основополагающие предпосылки, необходимо известное смирение. Отец Джуссани любил повторять изречение философа Барбары Уорд: «Люди редко усваивают то, что, как им кажется, они уже знают» . Поэтому, желая разобраться в том, с чего начинается, как развивается и к каким последствиям приводит тот процесс, который мы называем воспитанием, мы должны совершить над собой усилие и взглянуть на вещи в их изначальной сути. Для того чтобы понять, что за вызов, что за предложение содержится в тексте, в чем коренится проблема, от нас требуется почти подвиг, ведь, как все мы прекрасно знаем, воспитание – это воистину «задача для человека».

Воспитание – отношение между людьми, то, что характеризует именно человеческие отношения. Разницу между человеком и животным составляет именно воспитание, то есть введение в реальность: взрослый сопровождает ребенка, сына человеческого, к его призванию, к реальности, к смыслу вещей. Воспитание затрагивает всех людей – и мужчин, и женщин. Конечно, в первую очередь это дело родителей, особым образом – преподавателей; но прежде всего это дело человека как такового. По своей природе и в силу отношений с другими людьми человек воспитывает; он всегда вовлечен в воспитательный процесс. Наша встреча сегодня – воспитание, случайная встреча на улице тоже воспитание, работа – тоже воспитание: мы воспитываем себя самих и тех, кто на нас смотрит. И здесь необходима смелость, честность, чтобы смотреть на вещи такими, какими они являются изначально.

Итак, дерзну предложить вам своего рода введение в работу над текстом, содержательное богатство которого заставляет меня идти практически по заголовкам. Я постараюсь привести некоторые примеры к выделенным пунктам и прокомментировать отдельные фрагменты, чтобы каждый мог унести с собой основные идеи, основные ключевые слова.

Первая предпосылка. Воспитание – введение в реальность

 Начнем с первых же страниц, где содержится элементарнейшее утверждение. Оно может показаться очевидным, но таковым не является. Все, что кажется нам знакомым, известным, мы на самом деле должны постоянно пересматривать и узнавать заново. Мне хочется поставить философский вопрос: что находится вокруг нас? Кто мы? Что мы такое? Что происходит, когда мы появляемся на свет, когда младенец выходит из чрева матери, когда человек входит в реальность? Что мы констатируем? Можно повернуть вопрос и так: что сделал Бог, когда создал мир, когда положил начало творению? Он сделал две вещи (и через них проявляется Его верность, ибо Бог – непрестанный и вечный Творец, Он продолжает делать те же две вещи, которые совершил в самом начале): реальность, то есть бытие, мир, вселенную в том виде, в каком мы ее воспринимаем, и человека, человеческое сердце. С этим-то человеком и имеет дело воспитание. Представьте себе новорожденного младенца, который выходит из чрева своей матери; многим из вас, отцам, довелось взять на руки своего ребенка уже в родильной палате, сразу же после его рождения. Попадая в мир, он получил от природы, то есть от Бога, эти две вещи: окружающую реальность и себя самого. Когда отец Джуссани в качестве первой предпосылки утверждает, что воспитание – это введение в реальность, он говорит ровно об этом: какая ответственность лежит на нас как родителях и учителях? Мы ответственны за встречу ребенка с реальностью, с вещами.

Ребенок имеет право встретиться с реальностью во всей ее полноте, во всех ее измерениях, во всей ее сущности, во всех ее аспектах; у него есть врожденная потребность встретить и охватить всю реальность. Я думаю, что эта потребность существует с того самого момента, когда Бог вдыхает в него душу, то есть с зачатия; специалисты утверждают, что даже в те девять месяцев, когда ребенок находится в утробе матери, он уже начинает выстраивать отношения с реальностью. Проявляется потребность в отношении с вещами, с реальностью – даже если абсолютно неосознанно. Когда отец Джуссани в качестве первой предпосылки говорит о том, что воспитание – это введение в полноту реальности, он имеет в виду следующее: полнота жизни – это воспитательный процесс, которому нет конца; конец наступит тогда, когда мы увидим реальность и ее основание – Самого Бога – лицом к лицу, увидим Иисуса как Он есть, если говорить словами апостола Павла. Процесс этот не закончится ни через сто лет, ни через тысячу, потому что суть его – шаг за шагом входить в тайну реальности.

Но с чем мы подходим к ней? С каким орудием? В чем наша сила? Наша сила – наше сердце, то есть неугасимое желание блага, неугасимая потребность в смысле. Сама природа, Сам Бог наделил нас желанием блага, счастья, стремлением все охватить и познать, полюбить реальность и служить ей. В старом издании Катехизиса на вопрос «Зачем Бог сотворил нас?» давался ответ: «Чтобы познать Его, любить Его и служить Ему в этой жизни и наслаждаться Им в будущей жизни в Раю». 

Познать, полюбить и служить. Эта потребность неизменно живет в человеческом сердце, в каждом человеке, приходящем в мир: познать истину, понять вещи, знать, почему они существуют и каков их смысл. Но речь идет не о знании в интеллектуальном смысле. Человеку не достаточно лишь знать, у него есть и другая потребность: охватывать всю реальность и любить истину. Человек создан разумным, но в нем есть и чувственность, и любовь, и привязанность: человек желает знать истину, но не меньше он желает любить ее, охватывать всю реальность; и поэтому он нуждается в том, чтобы жизнь была положительной, прекрасной. На богословском языке мы можем сказать, что жизнь для него должна быть исполнена надежды.

В катехизисе, в христианском опыте эти элементарные потребности, сводимые к понятию «счастье», называются «вера», «любовь» и «надежда». Это три богословские добродетели, три свойства Бога, три лика Бога. Это три ипостаси Троицы: Отец, Сын и Святой Дух. Поскольку мы созданы по образу и подобию Божию, то, несмотря на все наше зло и возможное предательство, в нас заложены потребность в истине, потребность в благе и потребность в красоте. Итак, вот первое, о чем нужно сказать: если воспитание – это введение в реальность, то воспитывать значит помогать ребенку, по мере того как он взрослеет, удовлетворять это желание, осознавать его и проверять его в жизни. Мы делаем это все и ежедневно.

В этом смысле я говорил, что необходимо вновь и вновь повторять то, что, как нам кажется, мы уже знаем; о наиболее очевидных вещах приходится напоминать чаще всего, особенно в условиях нашего мира, где правят упорядоченность, системность и научная определенность. Мы должны напоминать друг другу о том, какими мы созданы, какими созданы наши дети. Об этом говорил и Папа в незабываемом выступлении, посвященном воспитанию. Он указывал на то, что наши дети приходят в мир такими же, какими пришли в мир мы, наши деды, наши прадеды, Адам и Ева, сто лет назад, тысячу лет назад.  Они рождаются точь-в-точь такими, какими должны быть, то есть с сердцем, созданным для счастья. Воспитание служит для того, чтобы ввести их в реальность, помочь им идти по жизни с уверенностью, чтобы они не скрывали своего сердца, принимали всерьез его и то желание счастье, которое его определяет и которое, скажем прямо, слишком часто предается забвению и изгнанию и культурой, и окружающим нас миром.

 Вторая предпосылка. Невозможно утверждать реальность, не утверждая ее смысл

 Прочитаю фрагмент письма, которое одна школьница написала своему преподавателю. «В эти дни я как никогда сильно ощущаю, что живу словно пассивно [каждый может подумать о своих учениках, о своих детях, потому что слова этой шестнадцатилетней девочки описывают ровным счетом то же сознание, ту же драму, которую переживает каждый из нас]. И поэтому я уже как будто мертва, а умирать – последнее мое желание. Если говорить честно, такую пустоту, такое чувство бесполезности, ощущение себя как человека, который существует только потому, что родился, я впервые пережила уже два года назад. Но, как часто происходит, эта горечь жила во мне совсем недолго, а потом я вновь вернулась к нормальной жизни, делая вид, что все в порядке. Но дело в том, что теперь я устала постоянно откладывать проблему на завтра; я хочу всерьез принять то, что я вижу, и не важно, что это принесет мне страдания. Я убеждена: удовлетворение, и мир, и радость, которые я испытаю, когда найду то, что ищу, будут гораздо больше. Я чувствую себя достаточно взрослой, чтобы встретиться лицом к лицу с реальностью, какой бы трудной она ни была. Когда я говорю об этом с людьми, которые окружают меня, – с  моими друзьями, родителями, другими взрослыми – в большинстве случаев они не понимают меня и даже говорят, что мне не на что жаловаться, поскольку у меня все есть: я любима, хорошо учусь, мне дано все необходимое. Столько глупостей приходится слышать! И, что самое ужасное, я поддалась, меня заставили поверить, что эта проблема касается только меня и мои сегодняшние переживания лишь следствие моих комплексов. Напротив, я думаю, что в глубине и они [то есть взрослые, мы] чувствуют себя так же, как я, но они слишком трусливы, чтобы это признать, и сдались прежде, чем что-то сделать. Они продолжают вести свою пустую жизнь и даже не пытаются что-либо предпринять… У тебя могут быть деньги, слава, успех, но счастье – то единственное, что способно сделать тебя живым, – так трудно достижимо». В конце она пишет эти слова, в которых уже видится возможное решение, возможный путь. Обращаясь к своему преподавателю, она говорит: «Меня поразило, что в юности ты ощущал себя так же, как и я, потому что я впервые ощутила себя понятой и почувствовала себя нормальным человеком. А ведь я уже думала, что сошла с ума».

Вот в чем состоит воспитание: пустота просит быть наполненной, человек стремится утверждать положительность сущего. Когда в качестве первой предпосылки отец Джуссани говорит, что воспитание – это введение в полноту реальности, он добавляет следующее. Что значит, что воспитание – это введение в полноту реальности? Это значит, что, воспитывая, мы утверждаем смысл реальности, ее значение, благо, в ней заложенное. Наша задача только в этом и состоит. Термин «воспитание» можно заменить словом, в котором присутствует явное указание на метод: «свидетельство». Воспитателю нужно лишь свидетельствовать о собственном опыте положительности – свидетельствовать на фактах, а не только на словах. Воспитание – это свидетельство. Наши дети, наши ученики нуждаются лишь в одном: увидеть взрослого человека, который знает то, что необходимо знать в жизни. В жизни нужно знать не физику, не математику, не греческий язык. Думаю, многие из вас не изучали высоких материй. Но истинный рост, ценность человека измеряется не тем, изучал ли он греческий и латынь. Истинный рост человека, ценность человека определяется той уверенностью, на которой строится его день, его жизнь, его решения. Этого ждут от нас наши дети, в  этом они нуждаются. И в этом смысле сразу подчеркнем: проблема – не в детях.

 Если дети действительно приходят в мир такими, какими должны быть от Бога, если они от природы наделены всем необходимым, то вся проблема воспитания переносится на нас. Проблема воспитания – взрослые, а не дети. Задача ребенка – смотреть. Они об этом, конечно, не знают; они не осознают этого, когда им один год или когда они еще находятся в животе у матери. Но я думаю, что они смотрят на нас – хотя бы краешком глаза – уже из материнской утробы. Они всегда на нас смотрят. Кажется, что они заняты совсем другим: играют друг с другом, капризничают, едят, спят, ходят в детский сад, в школу, – но на самом-то деле они только и делают, что смотрят. Они всегда смотрят на взрослых, которые находятся перед ними. Сначала это только родители, потом мало-помалу в поле зрения появляются другие – воспитатели, учителя – потом все окружающее общество. И в этом смысле вся проблема действительно лежит на нас: говорить о воспитании значит говорить о взрослых, а не о детях. Конечно, я не настолько наивен, чтобы полагать, что знания в области психологии развития не имеют малейшей ценности, я понимаю, что нужно говорить о ребенке, о его пути; но протагонистом, активным субъектом воспитания является взрослый, потому что взгляд ребенка – сына или ученика – нацелен именно на него. 

Итак, вторая предпосылка: невозможно утверждать реальность, не утверждая существования ее смысла. Что это значит? Взрослый ответственен за то, чтобы каким-то образом отвечать на потребность во благе, в смысле, в счастье. А это означает, что воспитание – это свидетельство, со всеми вытекающими отсюда следствиями. Воспитание – это не вопрос правильных слов, слова в воспитании вообще отходят на второй план. Мы очень много внимания уделяем своим словам, проповедям, советам, а они, напротив, практически не имеют значимости. Иногда – редко – они нужны для описания пережитого опыта, но никогда не могут его заместить. Воспитание – это свидетельство о той положительности, которую ты переживаешь. 

 I. Следование традиции как источник возможной уверенности

 1. Значимость этого принципа

 От предпосылок переходим к определению двух важнейших понятий. Первое отец Джуссани определяет так: «Следование традиции как источник возможной уверенности». Эта формулировка может показаться сложной, но на самом деле она выражает то, о чем мы до сих пор говорили: ребенок нуждается в том, чтобы кого-то видеть. Что станет для него традицией? В первую очередь, это будут его родители, его семья – все, что ему предшествует. Следовать за тем, что ему предшествует, – условие, необходимое для того, чтобы он мог расти с уверенностью в жизни, быть уверенным. Противоположность этому – болезнь, начало патологии. Уверенность ребенка коренится в уверенности, устойчивости взрослого, который находится перед ним. Только таким образом ребенок вырастет здоровым, ибо будет расти с уверенностью. Следуя за взрослым, который перед ним находится, вступая с ним в диалог, сопоставляя себя с ним, ребенок возрастает в своей уверенности. Я всегда привожу такой пример. Представьте себе трехлетнего малыша, который начинает задавать вопросы обо всем подряд. Он спрашивает у отца: «Папа, что это такое там на небе?» – а тот отвечает: «Не знаю. Попробуй узнать у мамы». Тогда он подходит к маме: «Мама, что это?» – а она говорит: «Я думаю, что это луна, хотя тетя утверждает, что это солнце, а бабушка – что это такая странная штука, которая перемещается туда-сюда по небу». Представьте себе ребенка, который, задавая подобные вопросы, вместо ответов получает сомнения по любому поводу. Он словно вынужден брести по зыбучим пескам, он растет без опоры под ногами – это неизбежно. Он нуждается в том, чтобы, напротив, услышать: «Сынок, это солнце! Сол-ны-шко!» Потом он спросит, почему солнце движется, зачем оно обходит кругом землю. Может быть, папа, который не учился в школе, даст ему неверный ответ – неверный с научной точки зрения: «Земля стоит на месте, а солнце движется вокруг нее». Лучше для ребенка поверить ошибочному утверждению, чем расти в том ужасном скептицизме, который рождается от идеи, что ответа не существует. Если он верит тому, что говорит ему отец, что говорит ему мать, если он следует той гипотезе, которую предлагает ему взрослый, то он растет с уверенностью и, повзрослев, будет в состоянии эту гипотезу проверить, уточнить и исправить. Он пойдет в школу, и учительница объяснит ему, что это земля вращается вокруг солнца, а не наоборот. Ребенок скорректирует гипотезу, полученную от взрослого; но прежде он имеет право эту гипотезу получить, он имеет право на возможность быть уверенным, иначе он вырастет неустойчивым, больным.

Присутствие взрослого человека, способного сообщать ребенку смысл вещей и свидетельствовать о положительности жизни, отец Джуссани называет «гипотезой, объясняющей действительность». В этом великий секрет воспитания. Джуссани говорит: «Ребенок, подросток неизбежно встречает людей, которые становятся для него “гипотезой, объясняющей действительность”». Это не факультативное явление, это именно так! Ребенок смотрит на нас именно таким взглядом, желая перенять у нас гипотезу, объясняющую реальность, гипотезу о реальности, способ нахождения в ней, – хотим мы того или нет, замечаем мы это или нет. Мы можем даже отрицать этот факт, но в любом случае, уже только в силу того, что мы находимся перед ребенком и он смотрит на нас, мы сообщаем ему смысл реальности – хороший или плохой, положительный или отрицательный. 

«Первое место, где происходит подобная встреча, конечно, семья; первоначальная гипотеза – это представление о мире, присущее родителям или тем, кому родители поручают воспитание ребенка. Невозможно растить ребенка и думать о его становлении, не имея представления – сколь угодно смутного и неясного – о смысле мира. Воспитание состоит в том, чтобы вводить ребенка в познание действительности, развивая и уточняя это изначальное представление. На воспитании лежит бесценная задача подводить ребенка к уверенности в существовании смысла вещей». Вся сегодняшняя трагедия, все то, что мы называем «чрезвычайным положением» в воспитании, заключается в отсутствии этого смысла: наши дети растут, полные страха и неуверенности, они не видят взрослых, у которых было бы достаточно надежды перед лицом жизни. В этом вся проблема. Письмо, которое я прочитал вам, – это крик, который объединяет всех наших детей и который должен объединять и нас: «Кто-нибудь, сжалься надо мной, помоги мне увидеть, что жизнь имеет положительный смысл, в конечном итоге жизнь – это благо; папа, покажи мне, что имело смысл приходить в мир. Я нуждаюсь только в этом! Мама, папа, я прощаю вам все, я знаю, что вы бедные горемыки, знаю, что вы можете ошибаться, и я прощаю вам ваши ошибки, как вы прощаете мне мои; но я прошу вас, скажите мне, покажите, что имело смысл приходить в мир, что на это были положительные причины».

В плане воспитания мы переживаем самую настоящую «чрезвычайную ситуацию»: уже целое поколение взрослых людей не имеет достаточной уверенности, которую можно было бы передать, показать детям! Не передать при помощи слов, а именно показать. Нужна гипотеза, объясняющая реальность! Это можно выразить и словами из книги Второзакония: «Если спросит у тебя сын твой в последующее время, говоря: “что значат сии уставы, постановления и законы, которые заповедал вам Господь, Бог ваш?” то скажи сыну твоему…» Что я хочу сказать: не будем стремиться научить детей хорошим вещам, хорошему поведению, добрым поступкам, честности… По мере взросления твой сын словно все более настойчиво спрашивает тебя: «Папа, почему я должен быть добрым, если весь мир говорит обратное? Почему я не должен лгать, если это выгодно? Почему я не могу хоть иногда хоть у кого-нибудь что-нибудь стащить?» Ведь ценности сами по себе ничто; ценности должны на чем-то основываться, должны иметь адекватные основания. «Если спросит у тебя сын твой <…> : “что значат сии уставы, постановления и законы”» – то есть если он спросит: «Мама, папа, почему вы от меня никак не отстанете? Почему я должен трудиться, должен учить латынь, математику и физику?» – худшим ответом будет: «Для твоего будущего, потому что они понадобятся тебе, когда ты вырастешь». Ни для кого из нас подобный ответ не был бы приемлемым. В настоящем мы не тратим сил ради каких-то будущих причин, мы вкладываем силы в то, причины чему видим сейчас, мы трудимся ради блага в настоящем: «Скажи сыну твоему: “рабами были мы у фараона в Египте, но Господь Бог вывел нас из Египта рукою крепкою и мышцею высокою, и явил Господь Бог знамения и чудеса великие и казни над Египтом, над фараоном и над всем домом его и над войском его пред глазами нашими; а нас вывел оттуда Господь, Бог наш, чтобы ввести нас и дать нам землю, которую Господь, Бог наш, клялся отцам нашим дать нам”» (Втор 6, 21–23).

Переведем эти слова на современный язык. Что отец должен отвечать сыну, который задает ему вопрос: «Папа, почему я должен быть добрым? На чем основаны ценности, которые ты мне прививаешь?» Ты должен быть в силах сказать ему: «Сынок, я такой же как и ты, мы с тобой в одной лодке, у меня та же проблема, что и у тебя, мне так же трудно перед лицом зла, скуки, пустоты, которая подчас, кажется, готова пожрать все вокруг, я переживаю ту же драму, что и ты, я тоже могу переживать свою жизнь в конечном счете как трагедию. Но от всего этого – от трагедии, от ощущения повсеместного зла, от риска, что жизнь окажется пустой, окажется пылью, разрушением, что победит пустота, – я был спасен, избавлен, со мной произошло нечто иное».

 Я говорю об этом как христианин, но вызов одинаков для всех. Если даже кто-то из вас встанет и скажет мне: «Но я человек неверующий», – я отвечу, что это не важно; принцип один и тот же. Поверните этот разговор в самую светскую сторону – вызов остается неизменным, твой сын смотрит на тебя в упор: «В любом случае скажи мне, на какую положительную гипотезу ты опираешься в жизни». И ты должен уметь ответить – не на словах, а через переживаемый опыт, через свидетельство о переживаемом опыте. Я как христианин стараюсь показать своим детям, что именно спасло меня от житейской пустоты, от зла: Бог сдержал обещание, которое, как говорится в Библии, дал «отцам нашим»; эти слова означают, что обещание передается из поколения в поколение, оно заложено в самой нашей структуре, это надежда, которая нас составляет. Бог сдержал обещание, Он заложил в моем сердце желание счастья. «Знай, мой мальчик, что Бог сдержал обещание, он привел меня в страну, которую обещал отцам нашим». Что это за страна? Это возможность доброго отношения с реальностью, возможность надежды: «Да, сынок, надеяться можно, приходить в этот мир имеет смысл, потому что существует самое великое благо, преодолевающее все». «И заповедал нам Господь исполнять все постановления сии, чтобы мы боялись Господа, Бога нашего, дабы хорошо было нам во все дни, дабы сохранить нашу жизнь, как и теперь» (Втор 6, 24).

Весь секрет, все самое восхитительное, самое прекрасное в воспитании заключено здесь: сын должен смотреть на своего отца и свою мать и чувствовать, что жизнь содержит в себе обещание блага, о чем свидетельствуют ему отец и мать. Это обещание придает ему смелости, силы духа, позволяет не замедлять шаг, вызволяет из зыбучих песков неуверенности – болезни нашего века. Мы все заражены неуверенностью, неустойчивостью, страхом перед реальностью. А поэтому – злом. Как часто мы вспоминали эти слова: невозможно долго оставаться грустным, не становясь злым, не поддаваясь тому инстинктивному позыву, который толкает к озлоблению. Что же помогает человеку господствовать над своей инстинктивностью? Воспитание! Годы и годы терпеливого воспитания, то есть терпеливой работы, в итоге которой человек приходит к восемнадцатилетнему возрасту – и он уже видел столько блага в жизни, что ему проще быть добродетельным. Быть добродетельным, быть добрым возможно только в том случае, если ты очень счастлив; только тогда ты можешь попытаться быть добрым. Это долгий и терпеливый труд. Вопрос не в том, чтобы настаивать, что другой человек должен стать добрым, другой человек – такой, какой он есть, так же, как и мы. Нужно стремиться к тому, чтобы он был счастлив, а не требовать, чтобы он выполнил то и это, не упорствовать в соблюдении правил (которые, безусловно, все же необходимы); упорствовать нужно в свидетельстве о великом благе. Ведь счастливому сердцу легче совладать со своей инстинктивностью, со своей способностью ко злу; оно больше знает – и поэтому лучше справляется со своей свободой.

Нужно сопровождать друг друга в этом свидетельстве о благе. «Сынок, делай то, что я тебе говорю, потому что я, и мама, и наши друзья – все мы делаем то же самое, чтобы было возможным счастье, которое мы переживаем сегодня». Вот в чем вопрос: мы должны быть способными смотреть в глаза своим детям и – не нуждаясь в словах, не обязательно произнося слова – показывать им великое благо, возможное для них, возможность блага, переживаемую нами уже сейчас. Это и есть надежда – то единственное, о чем наши дети нас просят.

 2. Последствия его отрицания

 а) В общем

Отец Джуссани подводит нас к следующему шагу. Утверждая данный принцип (у взрослого человека должна быть гипотеза, объясняющая реальность, положительная гипотеза), мы ставим вопрос: к чему приводит его отрицание? Существуют тысячи книг, где говорится о том, что не нужно влиять на детей, не нужно подменять собой их свободу, что они свободны выбрать любую из тысяч возможностей; тысячи книг разрушают, сводят на нет саму идею воспитания, то есть авторитета, конкретного предложения, положительного предложения. Отец Джуссани, напротив, ставит вопрос: что происходит, если данный принцип отрицается? «Долговременные последствия для самой личности молодого человека – тяжелейшие. Подвижное, восприимчивое сознание ощущает путь без точного направления как пустую трату времени», – ведь у молодого человека, у ребенка от природы существует потребность в ясности, в чем-то положительном, в жизненной уверенности, в пути, который имеет смысл проделывать. Он нуждается в конкретном предложении. «При этом рождается та характерная неуверенность, которая пугает молодого человека, ведь по природе он склонен к поиску ясности – а иначе, сталкиваясь с двусмысленностью, он теряется сам или теряет терпение. Неопределенность предложения инстинктивно расценивается им как противоречие призыву, заложенному во всем сущем». Какое тонкое психологическое замечание: все сущее призывает нас к себе, кажется, будто вещи нуждаются в том, чтобы мы обняли их. Как это верно! Действительно, реальность по своей сути, по своему устроению нуждается в том, чтобы мы приняли ее, полюбили и обращались с ней как должно. Если же в ребенке постоянно поселяется сомнение, неуверенность, то он ощущает в этом противоречие своей природе, и уже больше не понимает ничего, а только теряется еще больше.

 б) В школе

Отец Джуссани продолжает: к чему ведет подобная неуверенность в рамках школы? «Обычно ученику не хватает человека, который вел бы его и помогал открывать единство всего сущего, и мир видится ему раздробленным на мелкие части; это не всегда осознаваемо, но всегда разрушительно». В конце концов, ребенок не выдерживает. Почему дети, подростки ненавидят школу? Именно поэтому! Теряясь среди различных предложений, ни одно из которых не охватывает смысла всех вещей, не признает ценности всего сущего, ты ощущаешь, как все разваливается у тебя в руках. И на самом деле все становится разрушительным грузом – жизнь в общем и школа в частности. 

В тексте приводится письмо, написанное школьником-подростком: «Поистине плохо в школе то, что через все те сведения, с которыми мы имеем дело, – часто, слишком часто бесполезные – она не помогает разглядеть человека. Любое действие человека несет на себе отпечаток его личности, поэтому кажется смешным (а может быть, трагичным?), что, изучая в школе различные сферы, в которых человек проявляет себя, мы охватываем тысячи лет существования цивилизации, но не в состоянии достаточно отчетливо представить себе облик человека и его роль в мироздании. В основе нашей школьной системы лежит противоестественный нейтрализм, нивелирующий любую ценность. <...> Но слепота нашего времени ведет к тому, что школа редко оказывается на скамье подсудимых из-за того, в чем действительно есть ее вина. Ее могут обвинять в том, что она не в состоянии готовить толковых профессионалов, компетентных специалистов, умных людей; ее могут судить за преподавание латыни или за программу экзаменов на аттестат зрелости. Но к ней не предъявляют претензии в том, что она не умеет воспитывать настоящих людей, пока не заметят, что эти “нелюди” совершают что-нибудь вызывающе грубое и отвратительное – например, акт расовой нетерпимости». Письмо датировано 1960-м годом, но кажется, что оно написано сейчас, может быть, на следующий день после того, как автор стал свидетелем сцены насилия в подростковой среде – таких становится все больше. И вот тогда начинается громкое обсуждение, и все рвут на себе одежды и кричат: «Караул, караул, куда смотрит школа, куда смотрит Церковь, куда смотрит семья, куда смотрит священник, куда смотрит психолог? Спасите, помогите, разве это нормально, что четыре подростка могут до смерти запинать своего одноклассника всего лишь из-за одной сигареты?» Шум стоит примерно с неделю, а может, только пару часов – и потом все стихает. «Скептицизм – скрытый или явный – формирует атмосферу, в которой живет душа учащегося. Легким ветерком он проносится мимо, вызывая по всему телу дрожь, а для самых ранимых обращается разрушительным ураганом или бурей, все сметающей на своем пути. Так или иначе, он гасит в молодой душе всякий истинный порыв, и юноша уподобляется путнику, бредущему по пескам».

 в) В семье

Совсем бегло коснусь семьи. Родители должны заботиться о том, чтобы своей жизнью предлагать детям нечто реальное, они должны задаваться вопросом о себе самих: «Чем я живу? Мы дали жизнь ребенку, который теперь двадцать четыре часа в сутки не спускает с нас глаз, и что он видит?» Он словно вопрошает: «Куда идете вы, куда вы ведете меня? Какое свидетельство вы можете привести в подтверждение того, что стоило мне являться в этот мир?»

В лексиконе отца Джуссани было слово «чтоугодность», которым он обозначал все то, под предлогом чего родители оттягивают ответ на этот вопрос, серьезно его не рассматривая (например, когда они говорят детям: «Ты пока учись, делай то, что должен делать…»). «Подобная "чтоугодность", царящая в семье, в подавляющем большинстве случаев порождает в душе ребенка скептицизм, искоренить который еще труднее, чем бороться с пагубным влиянием нейтральной школы. Верность традиции требуется прежде всего от родителей. Это значит, что они должны быть верными самим себе, коль скоро они и есть исток для своих детей; верность самим себе и дает им право называться родителями». Верность самим себе – это ровно то, о чем мы говорили прежде: когда твой сын смотрит на тебя, в нем есть потребность и у него есть право получить от тебя положительную гипотезу, основания для надежды. Понимаете, какая ответственность лежит на нас, как мы, взрослые, должны испытывать свою совесть. Я говорю это никому не в упрек, не в осуждение; хочу лишь сказать, что этот вопрос должны задавать себе постоянно те, кто желает отнестись всерьез к своей задаче воспитателя. Его невозможно разрешить раз и навсегда; этот вопрос встает перед тобой – и перед твоей женой – каждый день, каждое утро, когда вы поднимаетесь с постели. Кстати, даже отношение между вами – мужем и женой – связано с воспитанием, и уж тем более между вами и вашими детьми.

Может ли преподаватель, подходя к школе, поднимаясь по ступенькам, ведущим в класс, не испытывать трепета, задаваясь подобными вопросами? Может ли он сдержать трепет, зная, что три десятка ребят – хороших или плохих, прилежных или безалаберных, трудных или простых (дети действительно бывают самые разные) – ожидают от него ответа именно на этом уровне? Они ожидают от него свидетельства об уверенности, о положительности, глядя на то, как он выполняет свою работу. Школа не то место, где нужно читать проповеди. Есть священники, есть родители, есть учителя – каждому своя работа. Но задача каждого из них несет в себе один и тот же вызов, одну и ту же вызывающую трепет драматичность. Когда ты объясняешь математику, показываешь физический опыт, кормишь грудью, то в ребенке, подростке, юноше или девушке все выражает одну-единственную потребность: покажи мне, что жизнь того стоит, умоляю тебя, передай мне хоть капельку надежды, блага, потому что без них я не могу жить, ведь жить на зыбучих песках невозможно, по ним невозможно долго идти – рано или поздно ты увязнешь в них. Увязнуть можно самыми разными способами – речь не только о наркотиках и тому подобном. Увязнуть можно в болезни, в анорексии, в булимии, в смертной скуке, разъедающей нашу молодежь, многих наших подростков; увязнуть можно в каких угодно «чтоугодностях» – в зрелищах, полных насилия, на стадионах или в других местах… В общем, мы всегда можем увязнуть в зыбучих песках этой неуверенности.  

II. Авторитет: экзистенциальный характер предложения

В следующей части вводится второе важнейшее понятие: «Авторитет: экзистенциальный характер предложения». Отчасти это уже содержалось в том, что я говорил раньше. Если воспитание – это предложение гипотезы, объясняющей реальность, утверждающей положительность бытия, дающей основания для надежды в жизни, то необходимо существование такого места, где это предложение конкретизируется, становится проверяемым, видимым. Отец Джуссани говорит, что это место – авторитет, и таким образом возвращает слову «авторитет» его истинный смысл: «то, что позволяет расти». Этимология слова «авторитет» обозначает то, что помогает расти, что сопровождает. «Роль подлинного авторитета в процессе воспитания можно представить при помощи понятия “функция когерентности”: непрерывная отсылка к важнейшим ценностям и задействование сознания по отношению к ним; неизменный критерий целостного суждения о действительности». Поясню этот пункт, потому что он кажется мне принципиально важным. Что значит эта «идеальная» функция когерентности? Речь идет о связности, о последовательности – конечно, не этической, не поведенческой, ведь наши дети уже в три года понимают, как далеки мы от совершенства, – им не нужно об этом говорить, они рано понимают, что папа или мама не супергерой, не Бог, что мы не совершенны, и прощают нас за это. Трудно простить другое: отсутствие связи с идеалом, идеальной последовательности, отсутствие положительной гипотезы о жизни. Мы можем сколь угодно часто спотыкаться, падать, проявлять слабость, можем обнаруживать все наше убожество, все наши слабости и изъяны – в этом дети прекрасно нас понимают.

Это утверждение имеет важнейшее следствие, на котором имеет смысл остановиться: не бойтесь ошибок! Проблема не в них, наша задача не в том, чтобы стать совершенными, – подобные попытки с нашей стороны были бы смехотворны. Родители, взрослые, которые не отличают свидетельство о надежде, о котором мы говорили, от показного совершенства, могут лишь вызвать сочувственную улыбку, ведь никто из нас не совершенен, все мы ошибаемся. Напротив, то, что подчеркивает отец Джуссани, – связь с идеалом – это нечто совсем иное. Это не этическая когерентность, это не значит, что мы добрые, правильные и честные. Это значит, что мы можем ошибаться во всем, но крепко держимся за ту гипотезу, что позволяет нам жить. У нас есть гипотеза, позволяющая нам жить, и наши дети постоянно наблюдают за тем, как мы ее проверяем. Ребенок ощущает отца и мать как дом, построенный на скале, в силу этой непрерывной связи с идеалом, в силу того, что они выполняют заданную функцию – обеспечивают идеальную последовательность. Это и есть авторитет, позволяющий ученику смотреть с истинным уважением на своего преподавателя (сколько преподавателей могло бы об этом свидетельствовать): не потому, что он все знает, а потому, что он знает, куда он идет и куда ведет тебя, а значит, ты можешь ему доверять. Родители, преподаватели, не бойтесь ошибаться – каждый в своей области. Всегда можно сказать: «этого я не знаю» или «я совершил ошибку и сейчас ее исправлю». Отец и мать могут сказать своему ребенку: «Извини, я ошибся, как со всеми нами случается», – проблема не в этом. Проблема в том, чтобы они выполняли свою задачу – обеспечивали непрерывную связь с идеалом, в силу которой ребенок, глядя на родителей, может видеть, что у них есть твердая опора под ногами и ясное осознание цели в жизни, что они не сходят со своих позиций в том, что касается надежды, которую они стараются ему показать и передать.

Здесь отец Джуссани показывает нам, что авторитетом, прежде всего, являются родители. Объяснив, что авторитет выполняет задачу непрерывной связи с идеалом, позволяющей ребенку расти, он замечает: «Прежде всего, авторитетом являются родители (сознают они это или нет). Их роль – порождающая. <…> Их авторитетность – неизбежный факт, и она накладывает на них ответственность. Факт этот может ими не осознаваться, но от этого не перестает быть таковым. В жизни подростка они знаменуют неизменную верность истока самому себе, непрерывную зависимость от целостного смысла действительности, предшествующую самостоятельной воле человека и во всех отношениях ее превосходящую». Эта роль взрослого настолько важна, что, во-первых, определяется как «неизбежная»; во-вторых, это их «единственная настоящая ответственность по отношению к детям»; и, в-третьих, «она не зависит от согласия самого ребенка».

Приведу последний пример. Однажды я был в Мадриде, и на одной встрече с родителями шла речь о воспитании. В конце ко мне подошла одна мама и со слезами на глазах стала рассказывать мне о своей дочери и о тяжелых проблемах, которые та переживает (в 16 или 17 лет ей уже столько пришлось пережить, что я даже не знал, что ответить). Однако уже в том, как эта женщина рассказывала мне об этих трудностях, было что-то странное, ее рассуждения словно расходились по швам. Тогда я, чтобы понять, задал несколько вопросов. В какой-то момент мне показалось, что я уловил в ее словах нечто ужасное. Я переспросил: «Извините, верно ли я понял, что, когда ваша дочь была маленькой, то, если она говорила вам нет, вы начинали плакать? Вы плакали, услышав слово нет из уст вашей дочери?» Она подтвердила мою догадку, ответив: «Я всю жизнь плачу, потому что моя дочь заставляет меня плакать – с самого детства, с самого рождения». Тогда мне пришлось сказать: «Вы понимаете, что вы наделали?» В чем состоит ужасная ошибка, которую неосознанно совершила эта бедная мать? Ужасная ошибка состояла в том, что ее счастье зависело от ответа дочери. Это ужасно, потому что трех- или шестилетняя девочка не может вынести на себе такой тяжести – ответственности за счастье мамы и папы, эта ответственность давит на нее. Ее дочь имела право, имеет право на то, чтобы перед ней находился отец и мать, у которых есть более веская причина быть счастливыми, причина, превосходящая любые «нет», сказанные детьми. Это и есть связь с идеалом, о которой говорит отец Джуссани. Когда потом ребенок становится подростком и входит в трудный период, когда кажется, что он все проверяет на прочность (и он делает это специально), то что он делает? Он выполняет свою работу. Он старается понять, есть ли у его родителей более твердое основание для надежды, чем его изменчивое настроение, его подростковые взлеты и падения, его «нет» и его капризы. Ему необходимо знать, что его отец и мать могут жить спокойно и радостно в силу причины, более веской, чем его капризы и жалобы. Самая большая ошибка этой мамы состояла в том, что всю ответственность за свое счастье она перекладывала на дочь. Наши дети имеют право жить иначе, они имеют право на родителей или преподавателей, личность и устойчивость которых (их лицо, их способность любить) определяется чем-то иным, нежели ответ детей. Как отец, естественно, я знаю, какую боль могут испытывать родители, я не говорю, что родителям не должно быть никакого дела до ответа детей. Однако, чем больше сын говорит нет, тем больше отец должен говорить да. Чем сильнее разгорается эта борьба, чем острее вызов, чем выше риск, что ребенок отдалится, с возрастом все больше и больше противопоставляя себя родителям, тем глубже родители должны укореняться в уверенности, которая превыше поведения детей. А иначе дети уже не знают, куда им приткнуться. И если, все больше и больше отдаляясь, они, в конце концов, отрываются совсем и теряют тебя, то это конец, здесь действительно очень большой риск.

Подведу итог. Первая предпосылка: воспитание – это введение в реальность; вторая: не существует реальности без утверждения ее смысла, надежды и блага, которые в ней содержатся. Первый пункт: следование традиции как источник возможной уверенности. Иными словами, единственное, что дает ребенку возможность быть уверенным и расти, – присутствие рядом взрослого, который знает, куда идет, чего хочет от жизни, что для него счастье, и свидетельствует о положительности жизни. Второе основополагающее понятие – это авторитет: предложение должно реально существовать. Если все это верно, тогда мы должны произнести то великое слово, которым определяется подлинное содержание воспитания, самый близкий синоним, вбирающий в себя все, о чем мы попытались сказать: милосердие! Воспитание – это великое милосердие; это великое, непрерывное прощение, «до семижды семидесяти раз»,  как говорится в Библии, это постоянное приятие и объятие другого – еще до того, как он изменится. Милосердие означает, что я люблю тебя прежде, чем ты изменишься, прежде чем станешь таким, каким я хочу тебя видеть, прежде чем станешь добрее и лучше, прежде чем закончишь школу с хорошими отметками; прежде всего этого я люблю тебя, утверждаю твою ценность, которая не зависит от каких-либо результатов и ожиданий… Как часто наши ожидания становятся претензией; напротив, я утверждаю тебя прежде всякой претензии. Вот в чем состоит воспитание: приятие, объятие, прощение, милосердие – это его начало. С этого оно начинается, в этот момент ученик или сын могут посмотреть на тебя с интересом и изумлением, с любопытством и желанием чему-то научиться; и поэтому они усваивают то, чему ты их учишь, будь то советы, которые ты даешь им как родитель, или объяснение математических задач в классе. 

1.Луиджи Джуссани. Рискованное дело воспитания. М., «Христианская Россия».

2.Луиджи Джуссани. Религиозное чувство. М., «Христианская Россия», 2000. С. 114.

3.Речь идет о выступлении Святого Отца Бенедикта XVI по случаю конгресса «Иисус – Господь. Воспитание в вере, следовании, свидетельстве». Собор св. Иоанна в Латерано, 11 июня 2007 г.